Современная культурная антропология приходит к выводу, что цивилизация инков не исчезла без следа. Под влиянием каких-то факторов население просто переориентировалось и из свирепых завоевателей превратилось в мирных земледельцев. Причем сделало это добровольно и в короткий срок. Они забросили свои храмы, забыли культы и, даже потеряли письменность. Им почему-то это стало не нужно. Потом пришло несколько сотен конкистадоров и т.д. Но что было дальше в нашем случае не важно.
Эти летом я смотрел репортаж из Ульяновска, где заброшен огромный дворец-музей Ленина. Еще 15 лет назад в него щемилась толпа народа, желавшая поклониться вождю мирового пролетариата. Теперь бедные сотрудники отбиваются от стриптиз-шоу и проч. Так вот это тоже вдруг стало не нужно.
Кто руководит этими процессами? Хуйзнаит. Но очевидно одно – в определенный момент массовое сознание легко ломается. Под влиянием ли объективных факторов или каких-то злых или добрых «больших братьев», но ясно, что народ способен менять ценности в течение одного поколения диаметрально.
Итак, начнем с того что нам нужно знать о Ленине:
1) Он мордвин и еврей сразу (чурко, сцуко, и жыд бугыгыыы)
2) Из универа его поперли и сдавал он все экстерном (заочник – птушнег бугэгыы)
3) Он разрушил процвитавшую Рассийскую империю (бля, матушку нашу Рассею) и расстрелял все семью царя (па-моему даже лично)
4) Сделал он это исключительно из мести за сваиво убийцы-камикадзе отмороженного брата.
5) Да, и еще он нимецкий шпеон. И подписал брестский мир пазорный (т.е. Родину продал масон заебаный)
6) Он сделал концлагиря.
7) Еще он смишно так балел перед смертью, парализавало его – умора, кино ишо пра эта есть.
8) Ну и под канец его засушили и это беспезды варварство, патаму как мы же не дикие какие навахуданасоры, а есть цывилезованные, культур-шмультур там и проч.
9) Еще из-за него Сатлин всех расстреливал, Хрущев – смешил, и при Брежневе колбаса дорогая была.
А теперь то чего нам не нужно знать о Ленине:
1) Он русский дворянин, а по переписи 1897 г. этнически русских среди дворян было меньше 50%. Он впервые реализовал право всех наций на самоопределение. При этом сумел собрать на самых демократических принципах развалившуюся после февраля 1917 г. империю в прочное государство. Это знать не надо, а то отвлекает от жидо-хохло-бульба-чурко-пендососрача
2) Лучший, признанный экономист своего времени. Его работы о развитии капитализме в России хрестоматийны, и актуальны по сей день. Философ, социолог, да хули говорить образованности и так все очевидно. И читал он почти на всех европейских языках. Это знать не надо, чтоб не дай бог не сравнить с кандидатскими по экономике членов нашего правительства, а также это будет мешать уссываться от их речей на английском и немецком. Кстати, первый большевистский министр культуры произнес свою программную речь перед иностранными журналистами без бумажки на 7 языках.
3) Ленин впервые обеспечил народ правом на отдых. А зачем вам право на отдых? Если вы готовы въябывать в своих ебучих офисах годами без нормального отпуска? Попробуйте, кстати, остаться сверх срока на работе во Франции. Начальник вас выкинет на хуй во избежание проблем с профсоюзом.
4) Зачем знать о том, что Ленин впервые в истории гарантировано народу право на труд и 8-часовой рабочий день? В России по статистике работник приносит в 2-3 раза больше прибыли чем на Западе. Это значит, что его эксплуатируют как пидараса. В черную. И правильно.
5) А уж тем более, зачем вам бесплатное медицинское обслуживание и бесплатное образование? А ведь все это заработало в государстве, в котором к тому времени 73% населения были безграмотны, и школа не была отделена от церкви! И только в конце XX в. к этому со скрипом подходят европейские страны.
6) Он отстоял Россию перед всем империалистическим миром, который рвал уже ее на куски. Англия, США, Германия и т.д. рвались к главным сырьевым центрам. А можно ли это вообще понять нам положившим в Чечне десятки тысяч человек и просрав там войну горстке чабанов?
7) Созданное Лениным советское государство просуществовало до сер. 20-х гг. Я уверен, что эта форма власти (советы в первоначальном виде) наиболее адекватна для России, и сложилась она объективно, естественным образом, а не привнесена хуйти откуда. Ну а дальнейшая история – это уже не история Ленина – это история наша. Наших дедов и отцов. Не ему отвечать за то, что его превратили в идола и за сталинскую трагедию. Он, кстати, предупреждал и об этом в последних письмах. Это все равно, что Петра I обвинять в гибели Российской империи. Нынешние уебки-коммунисты с их программой могли разве что присоединиться на выборах к лейбористам в Англии в 1924 г.
Кароче, блядь, как сказал поэт «зачем стадам дары свободы?».
Если и дала в общественно-политическом плане Россия что-то человечеству, то это может быть связано только с деятельностью Ленина. Сам факт декларации принципов социальной политики большевиков круто изменил историю человечества. Запад начнет приближаться к этому только после 2 МВ. Причем под влиянием СССР. Но это у них, там. А мы? А мы обосрали себя с ног до головы. Парадокс в том и заключается, что эти великие преобразования востребованы на Западе больше чем у нас, в по сути полусоциалистических Германии, Франции, я уж не говорю о Швеции... Там за это борются, а у нас всем пох… А мы для них Бораты не потому что у нас Ленин, а потому что мы этого стесняемся и хотим быть похожими на пендосов.
Любопытно, что в первой половине ХХ в. гений Ленин был признан во всем мире. Характерно, что в мире никто не сомневался и в решающей роли СССР в победе во 2 МВ. А вторая половина ХХ в. - время плебейских интерпретаций, точнее манипуляций, время дибилятора. И теперь думают, что в войне победил Том Хэнкс. Что Петр 1 – пидор, а Иван Грозный – зоофил, Столыпин и Власов - спасители России. Сталин и Гитлер - одно и тоже. А князь Владимир – это вообще мультиг. Зато у нас есть принцесса Диана, которую наше быдло оплакивало, когда российским пацанам резали головы в Чечне. Вот уж верх цинизма – посылать детей на бессмысленную бойню и горевать по великосветской бляди!
Воистину СОН РАЗУМА РОЖДАЕТ ЧУДОВИЩ…
И еще, не трогать бля мумию! Это сделано другими людьми, другой культурой! Нет у нас на это морального права, даже если уйдет поколение, для которого это свято. Это часть нашей культуры. И мне насрать на Запад-хуяпад, для которого – это, видите ли, варварство. Закапывайте тогда нахуй мумии фараонов. Взрывайте центры инквизиции. И делайте там что хотите.
А это моя история, история моего народа, который и существует и существовать то может только когда есть уважение и понимание этой истории. Для меня, к примеру, бОльшая дикость и мракобесие когда православные ортодоксы дрочат на святые мощи вот уж беспизды кровавого имбицила Николая 2…
Ладно, бля… зла на вас сцуко не хватает… рассийанне панимайишь…
Мои родители развелись, когда мне было шесть лет. Мне было трудно понять отчего, когда я захожу в комнату, они внезапно прекращают разговор - мама начинает смотреть в окно, а папа поджимает губы, как человек, который отчаялся объяснить словами какую-то очень простую вещь. Мы даже гуляли не так, как раньше, втроем, взявшись за руки. Теперь я принадлежал кому-то одному - либо я шел впереди с мамой, а отец молча курил, следуя в десятке шагов за нами, либо, если он при выходе на улицу успевал к моей руке первым, мама шла немного в стороне, вороша узким носком сапога кучки приготовленных дворниками к сожжению желтых листьев. Был октябрь.
Затем в один из дней папа ушел. Просто так. Забиравшая меня из садика мама выглядела немного взбудораженной - застегивая на мне курточку, она, не давая мне сказать ни слова, торопливо поведала новости - папа уехал, мы больше не будем жить все вместе, но ты не расстраивайся, теперь уже все будет лучше. Торопясь к автобусу (мама тянула меня за руку так, что мне казалось, что моя левая рука становится длиннее), мама продолжала меня успокаивать и уверять в том, что скоро наша жизнь волшебным образом изменится. Странно, ведь я не сказал ей ни слова. Даже не заплакал. В голове у меня пульсировал семафором один вопрос - как без папы может быть - лучше?
Квартира опустела. Исчез папин радиоприемник "ВЭФ", на обувной полке освободилось место, которое раньше занимали папины сапоги и офицерские ботинки, поредели книжные полки.
Наши вечера изменились. Теперь едва ли не каждый вечер к маме приходили подруги. Я играл с пластмассовыми гэдээровскими ковбоями и индейцами, читал "Маленького оборвыша", смотрел по телевизору французское кино "Остров капитана Немо" (его показывали двадцатиминутными отрывками в конце "Очевидного-невероятного"), а мама сидела на кухне с тетей Зиной. Или тетей Катей. Или тетей Людой.
Они пили болгарское вино "Медвежья кровь", варили индийский кофе из банок с красивой индийской богиней, оставляли на кухне полные окурков от "Стюардессы" пепельницы и тарелки с свернувшимся пергаментом голландским сыром и потекшей жиром "сухой" колбасой. Иногда включали музыку - маме нравился Юрий Антонов, а тетя Люда приносила записи "Чингисхана" и "Аббы". Засыпая в своей комнате, я иногда слышал, как мама плачет.
Папа стал приходить к нам в ноябре. Каждую субботу в три. Ожидая меня, он неловко топтался в прихожей, стряхивая на палас снег с фуражки. Он не говорил с мамой - только здоровался и оговаривал время, когда приведет меня обратно. Папа переминался с ноги на ногу, смотрел почти все время в пол и явно не знал, куда деть свои руки - он поправлял портупею, мял в руках перчатки, застегивал и расстегивал верхние пуговицы на шинели, медные, со звездой. Я видел, что он чувствует себя не в своей тарелке. Впрочем, как и мама. Мне казалось, что если я возьму папу за руку и подведу его к маме, и возьму маму другой рукой, и попрошу их помириться, всё станет как раньше. Папа усмехнется краем губ, мама заливисто засмеется и мы по первому снегу побежим вприпрыжку к остановке семнадцатого автобуса, чтобы успеть к одиннадцатичасовому сеансу в кинотеатр "Юность", на "Месть и закон". Но я так и не решился этого сделать.
Мы с папой гуляли молча. Он всегда выдумывал какой-нибудь план действий - привычка военного. Мы ходили в кино и в кафе-мороженое, покупали билеты на гонки по вертикали в заезжем чехословацком цирке и смотрели сказку "Волк в библиотеке" в местном ТЮЗе. Часто, в кинозале или зоопарке, я хохоча поворачивался к нему - папа, смотри! - и видел, что он не обращает внимания на то, что происходит на экране или в клетке медведей. Он просто смотрел на меня и грустно улыбался в ответ на мой мальчишеский восторг.
Папа держал меня за руку крепко, но нежно. Подстраивался под мой шаг, сменяя чеканную походку офицера на неторопливую поступь обычного отца, штатского, который просто вышел погулять со своим шестилетним сыном. Мама всегда тащила меня за собой, энергичная, целеустремленная, быстрая. Когда мы уже подходили к дому, отец останавливался, немного приседал, чтобы оказаться со мной лицом к лицу, и, поправляя обвернутый вокруг моей шеи клетчатый шарфик, негромко говорил:
- Сын, - он почти никогда не называл меня по имени. Только "сын". Или, иногда - "сынок", - Береги маму. Слушайся её. Она хорошая. Тебе очень повезло с мамой.
Или:
- Сын, больше читай. Скоро тебе в школу, я не хочу, чтобы меня вызывали на собрания. Вот я тут тебе приготовил книжку, - улыбаясь, папа протягивал мне томик с нарисованными на обложке мальчишками. "Приключения Тома Сойера", читал я , "Детгиз", 1978 год. - Всегда ищи ответ в книгах, сынок. Книги научат тебя, как стать честным и сильным, как стать настоящим человеком. Сомневайся в том, что тебе говорят учителя, друзья во дворе, соседи - не сомневайся только в книгах.
Потрепав меня по голове, "ну, беги", папа разворачивался и быстро шел в сторону остановки, а снег падал на его серую шинель, припорашивая погоны с майорской звездочкой. Мне хотелось побежать к нему, обхватить его за ноги, и прижаться к нему, и вдохнуть такой знакомый и родной его запах, запах формы и гуталина, папирос и кожи, и закричать в его шинель - "Папа, не уходи! Мне плохо без тебя, папа! Я хочу, чтобы все было как раньше!". И зареветь, пачкая слезами и соплями серую безупречность офицерской шинели, и облегчить свою боль, ощущая на плечах сильные отцовские руки.
Но я просто стоял и смотрел, как он уходит, и снежинки таяли в бегущих по моим щекам слезах. Все было обидно и неправильно.
В первую неделю декабря мы с папой пошли в кино. Это был очень веселый фильм - "Фантоцци против всех". Я громко смеялся, а когда Фантоцци сел на велосипед без сиденья, смех задушил меня - я держался за живот, из моих глаз текли слезы, и я пропустил следующие три минуты фильма - так мне было смешно.
Когда мы вышли на улицу, я все повторял: "Пап, пап, а как он говорит - Я буду есть, а вы будете смотреть! Я буду есть, а вы будете смотреть! Умора, правда?"
Папа слегка улыбался и выглядел грустнее, чем обычно. Он был в штатском - мне непривычно было видеть его в черном пальто и шляпе вместо обычных шинели и светло-серой шапки с кокардой.
Когда мы шли по парку - на Украине темнеет рано, в шесть часов вечера уже ночь - я вдруг услышал "Э, мужик, стоять, сигарет не будет у тебя?". Поворачиваясь на ходу, я увидел, как в свете фонарей, через медленно падающие снежинки, к нам сзади подбегают двое, нет, трое мужиков. Они были моложе папы - лет по двадцать-тридцать наверное, с длинными волосами и в клешеных джинсах. "Сынок, не оборачивайся, идем быстрее, шпана, не обращай внимания" - тихо произнес папа и ускорил шаг. "Э, ты че, я не понял, я кому сказал стоять" - раздалось уже за самой моей спиной. Папа остановился, повернулся назад, и тихим голосом - я никогда не слышал, чтобы папа разговаривал так тихо - ответил:
- Ребята, у меня только папиросы, я могу вам дать одну.
Парень, который подходил к нам, ухмыльнулся, засунул руки в карманы джинсов, прохрипел носом и сплюнул папе под ноги желто-зеленую соплю. Она упала в десяти сантиметрах от папиных ботинок и сразу стала покрываться тающими снежинками.
- Я те русским языком сказал - стой, хуль ты сразу не остановился, - парня покачивало, и пахло от него, как от сантехника дяди Коли с четвертого.
- Не ругаться при ребенке! - от того, что папа резко повысил голос, двое парней, подбежавшие к первому, даже немного отодвинулись.
- А ты чё, борзый, что ли? И чё ты мне сделаешь? Табаком из папиросы в глаз попадешь, как с плювалки? - парни загоготали. - Ты, бля, интеллигент хуев, быро дал сюда кошелек. Или ты так не понимаешь? - парень засунул руку в задний карман брюк. И оставил её там. - Бля, давай по-хорошему, а то тебя щас попишем и выблядка твоего.
Второй парень быстро подошел ко мне с боку и схватил за шиворот. Папа перехватил его руку и тогда тот, с рукой в кармане, вытащил нож и сунул его папе в лицо.
- Стоять сука, кому сказал.
- Хорошо. - папа приподнял руки. - Сына отпустите. - и полез рукой во внутренний карман. Папа посмотрел на меня искоса и сделал едва заметный жест глазами - беги, мы так все время делали, когда бегали наперегонки в парке. Но я не мог. Я весь дрожал, мне казалось, что кто-то очень большой и злой взял меня за сердце узловатыми корявыми руками и держит на месте, не давая ступить и шагу.
Доставая кошелек, папа уронил его на снег. "Ты чё, поднял, сука!" закричал тот, который с ножом, и папа наклонился, и выпрямляясь, схватил его за руку с ножом, а второй рукой резко ударил куда-то под голову, в шею, и парень квакнул, поперхнувшись , его голова дернулась, ноги повело, и он стал падать назад. Папа повернулся к тому, который держал меня и замахнулся кулаком. Я почувствовал, как державшие меня руки ослабли, и заорал - "Папа! Сзади!", но было поздно, потому что третий из напавших на нас схватил папу руками за шею и стал душить его сзади, заваливая на себя.
Папа обхватил его за руки, резко присел, и перебросил через бедро на землю.
Я понял, что сейчас все будет очень плохо. Папа не мог разделаться с повисшим на нем парне, а второй в это время достал что-то из кармана куртки, щелкнул кнопкой, и с ножом в руке дернулся к папе. Я прыгнул на него сзади, и обхватил его за ногу, и вцепился зубами в твердый синий коттон джинсов. Мне уже не было страшно - не трогайте моего папу, не трогайте моего папу. Когда он двинул меня по голове рукой с зажатым ножом, я ощутил удар, меня как будто хлестнули по лбу эдектрической плетью, и что-то теплое побежало у меня по лицу. Посмотрев вниз, я увидел, как густые капли крови падают на снег прямо из меня. Мне даже не было больно, только как-то…странно. Как будто мне все снится. Лежа на снегу - кровь текла из моего лба в белое, и впитывалась, текла и впитывалась, я видел, как папа выбивает ударом ноги нож из руки нападавшего, как он обхватывает его руками за шею и резко, с хрустом, поворачивает её по часовой; как он поднимает нож и бьет им в живот второго; как он подходит к третьему и, пока тот не успел заорать, взмахивает рукой с зажатым ножом у того перед лицом, и как сразу за папиной рукой брызгает красная струйка, как летом из поливального шланга, когда он рвется, и дядя Коля-сантехник обматывает место разрыва синей изолентой. Как папа подходит к отползающему с красным следом по снегу верзиле и берет его за волосы, и оттягивает на себя голову, и коротко проводит рукой под горлом, так, как он это делал, когда мы ездили в Ивановку за грибами. Как папа оттирает нож снегом, затем снятым с одного из парней шарфом, как он отбрасывает далеко, в снег, нож, и идет ко мне, и поднимает меня на руки, и говорит, что все будет хорошо, и просто царапина, и доктор обработает йодом и зашьет, и будет совсем не больно - ну, только чуть пощиплет.
В больнице папа сказал, что я напоролся лбом на натянутую в лесу проволоку. Врач предложил папе сделать мне наркоз - восемь швов, все-таки. Папа сказал, что его сын выдержит. И я выдержал. Только потом, когда папа на руках нес меня к дому, я заплакал, уткнувшись носом в его плечо. Я плакал, и не мог остановиться, а папа похлопывал меня по спине, и говорил, что ничего, сынок, все будет хорошо, все будет хорошо…
Когда мы подошли к дому, он поставил меня на ноги, и слегка присел, чтобы оказаться со мной лицом к лицу:
- Сын. Это была шпана. Быдло. Мусор. Не люди. Хуже - когда промолчать. Хуже - спрятать глаза и пройти. Хуже - не заметить и уверять себя через три минуты, что не надо связываться, правильно, что отдал. Всегда наказывай наглость. Всегда карай быдло. Помнишь, по телевизору, дядя Миша Ножкин пел - "Добро должно быть с кулаками". Иногда с ножом, сына…Иногда с ножом.
Я смотрел на него, и в горле у меня ходил комок от гордости, от того, что мой папа - настоящий герой, как Зорро, как Виру и Виджай, как Штирлиц. И папа - зачем же ты говоришь мне все это, ведь я тебя люблю, ведь ты поступил как герой, ведь вот так - и надо делать, ведь этому и учат все на свете книжки…
Я больше не видел папу. Через два дня он уехал в Монголию, в Чойбалсан. Его перевели давно, он не решался мне сказать об этом. Через два месяца папа умер от пневмонии - он простудился, когда грузовик с солдатами ушел под лед, а он помогал им выбираться -одному, второму, третьему, всем. Мы не приехали на похороны - мама занималась переездом в Свердловск, где я прожил следующие девятнадцать лет.
……………
Портрет отца висит на стене рядом с моей кроватью. Улыбаясь, он смотрит на меня лейтенантом из далекого 1969-го. Я прячу взгляд. Мне случалось в жизни - промолчать, пройти. Я не связываюсь. Я бескулачное добро.
Когда папа умер, ему было тридцать три, как мне сейчас. Но мне кажется, я уже никогда не стану таким взрослым, таким настоящим, как был он. Часто я просыпаюсь ночью, мокрый от слез и пота, и выныриваю из сна, где я закричал-таки - "Папа, не уходи!", и догнал его, и он поднял меня на руки, и засмеялся, и глаза сощурились добрыми морщинками:
- Ну что ты, сынок… Конечно, не уйду…
весенний гламур сказочный долбоеб Возраст: 41 Сообщения: 23155 Откуда: Северная столица. м.Ветеранов На чем ездит: Недокрыло, пережигули
Добавлено: 17 Март 2007 23:53 Заголовок сообщения:
Спаси и покарай!
аффтар: Евгений Староверов
И я взглянул, и вот конь бледный,
и на нём всадник, которому имя смерть;(с)
Скоротечен весенний дождь. Чуть брызнуло сладкими каплями, один раз взвизгнули по лобовому стеклу дворники и как будто не бывало. Словно всплакнули небеса самую малость, пригорюнились, да и забыли тут же.
Ну так и есть, как сердцем чуял, что лифт не работает. Восьмой этаж, ох-хо-хо, грехи наши тяжкие. Кто-то сказал что ноги участкового инспектора за рабочий день вдавливаются в нижнюю часть спины на 3-5 сантиметров, вот уж факт неопровержимый. Квартира N-24, ну тут всё ясно, опечатана. – Добрый день, участковый инспектор П - ов, вот удостоверение. Вы в курсе, что случилось с Вашим соседом? Да, Мерседесом - трейлером, насмерть, прямо под окном, ну а что Вы хотели, человеку было восемьдесят семь лет. Да, собственно, возраст здесь не причём. Такой удар - это Вам не «запорожец». Что характерно - всю войну прошёл без царапинки, так немец его через шестьдесят лет догнал и … Ну ладно, я Вам этого не говорил, день был тяжёлый, и вобще…
У меня вот какое дело: сейчас я в Вашем присутствии вскрою квартиру покойного, и мы вместе попытаемся найти какие то дневники, записные книжки. Вобщем, нам нужны родственные связи покойного. Если он один, то погребением займётся государство, а ежели есть родня, то похоронами и имущественными вопросами естественно заниматься им. Да, конечно же мужа берите с собой, представитель ЖЭКа сейчас подойдёт.
Стандартная «однёрка», довольно таки запущеная и очень уж сиротливая, а это что?! Что за странный рисунок обоев, письмена какие то?
Из разговора двух соседок: - И представляешь Танечка, все стены от пола и до потолка исписаны одной и той же фразой. Карандашом, авторучкой, фломастером, мелком и везде одно и тоже: - Спаси и покарай, спаси и покарай! Страсть то какая! Ну и молитва, жуть! Скрытный был человек Алексей Евдокимович, таинственный какой то, как шпион. И всё время пришибленный что-ли, как будто всему миру денег должен. А может грех какой на душе имел? Да теперь уж вряд ли узнаешь, могилку то закопали. Ох, ах…
Из дневниковых записей Старшего участкового инспектора Н- ского РОВД П - ова
Сегодня, 22марта 200… года я, в присутствии понятых, супругов Антоненко вскрыл квартиру покойного Агапова Алексея Евдокимовича, с целью установления родственных связей погибшего. При осмотре квартиры мною были обнаружены дневники, которые я счёл своим долгом сокрыть от следствия и не делать достоянием широкой общественности. Мотив моего поступка не ясен мне самому до сих пор. Жалость? Вряд ли. Скорее всего обычный стыд здорового человека за чужой проступок. Ниже привожу выдержки из дневников гр-на Шайтанова М.Е (Агапова???) в собственном пересказе:
В 192… году, в глухой сибирской деревушке, в семье профессионального охотника, родился мальчик, названный в честь деда Михаилом. Сызмальства отец таскал мальчишку за собой по лесам и урочищам. Учил читать следы, ставить силки и капканы, стрелять. Учил выживать в суровых условиях тайги.
Мальчонка рос не по годам сильным и смекалистым. Семья Евграфа Шайтанова была очень набожна и потому с детских лет Миша был воспитан в любви к Господу. К восемнадцати годам от рождения он был уже заправским охотником-следопытом, иногда даже более удачливым, чем его отец. И потому когда грянула Отечественная война Шайтанов младший с первых же дней попал в разведроту N-ского полка, ведущего бои в Белоруссии, под Минском.
- Эх Мишка, хороший же ты хлопец. Старшина Попов с удовольствием выпил наркомовские сто грамм и смачно захрустел огурцом. Так таки и не пьёшь? А зря, водка она для организьма весьма пользительна. Ну да ладно, мне удружил и то медальку заслужил. Опять штоли молишься? Чево ты там хоть бормочешь? Спаси и сохрани… Ну это дело частное, хотя слыхал что политрук сказал, - бога нет… Ну ладно-ладно, не зыркай, шутю я это.
Ночной поход за языком закончился весьма плачевно, группа попала в засаду и практически без боя была взята в плен. Старшина Попов и младший сержант Остапчий получили лёгкие ранения. Повязали как сонных курей на насесте. Не надо думать, что у фашиста не было спецов. Те прекрасные и добрые фильмы о войне, что мы помним с самого детства не отражают всей действительности. Реклама для поддержания боевого духа, не более того.
Малый Тростянец, один из 260 лагерей смерти построенных фашистами на территории Белоруси. Более 130 000 погибших, замученных военнопленных. Эх, товарищ Данте, да ладно молчу, - вы же классик!
Спаси и сохрани, спаси и сохрани… – Шульц, что бормочет этот русский мордоворот?
- Он молится Герр майор. – А ну ка давай его сюда, посмотрим на сколько он любит жизнь.
Мишку подвели к офицеру. – Ну что, Иван, жить хочешь? К Муттер живым вернуться хочешь? Или, может, герой, тогда помолись перед смертью.
- Кто ж не хочет жить това… господин офицер? А если хочешь, так докажи это. Чем ты можешь подтвердить свои слова? Может тебе пистолет дать, не догадываешься для чего? Взгляд немца упал на связанных разведчиков. Старшина Попов только что пришол в себя и лёжа со скрученными за спиной руками, белыми от злобы глазами сверлил фашистов.
Мишка на секунду задумался, и охрипшим голосом произнёс:
- Ну зачем же пистолет?.. Я - охотник-профессионал, а тайга шума не любит. Если позволите: нож?
Офицер смерил пленного задумчивым взглядом.
- Ну что ж, развяжите этого лесовика, и дайте кинжал, но смотри - надумаешь играть в войну - пук и всё…
Мишку развязали и с некоторой опаской дали в руку оружие. Рифлёная рукоять и удивительный, тёмного цвета клинок. (Спаси и сохрани) Мишка подошол к старшине Попову, и не глядя тому в глаза, трудно произнёс:
- Прости старшина, идёт война, и каждый выживает сам. Спаси тебя господь! Острый и длинный клинок с первого удара пробил грудь и достиг сердца. Старшина дёрнулся всем телом, выпучил глаза и обмяк.
- Мразь, какая же ты мразь, сибиряк! Иуда, забывший родство! Давай и меня, давай, мразь, только в глаза смотри, щенок!
- Ну что ж, - Мишка взглянул на офицера, и видя разрешающий кивок нагнулся над Остапчим. - В глаза говоришь? Я россомахе в глаза смотрел, а уж твои то буркалы как нибудь перенесу.
Резким ударом Мишка перерубил горло младшего сержанта и тут же отпрянул в сторону. Кровь с шипением освобождённо ударила вверх. А Мишка спокойно вытер пучком травы кровь с клинка и, повернувшись к заворожонным немцам, спросил:
- Ну так, стало быть, подхожу я Вам, или как? - И опять пробормотал про себя: (спаси и сохрани).
Из пометок участкового П-ва: - Читая и перечитывая дневники «упыря», пребывал в постоянном напряжении. Сколько же их - не пойманных, не представших перед судом народов, ещё ползает по белу свету, ест нашу пищу, пьёт нашу воду, дышит нашим воздухом. Скольких палачей миновала чаша возмездия. Второй день нахожусь под впечатлением прочитанного и пью горькую. Небо, - видишь ли ты это?Не уснул ли Создатель и где же она, хвалёная высшая справедливость?
Через месяц или два молва о спецподразделении из отряда оберштурмбанфюрера СС Оскара Дерливангера со скоростью молнии облетела все окрестности. Как о пришествии антихриста люди рассказывали о командире карателей. Никто не знал - кто он и откуда родом. Говорили только что он молод, что он русский. Но слухи о зверствах Шайтана (так окрестила его молва) были просто немыслимы. Сожжённые деревни, колодцы, забитые трупами… Грудные дети, распиленные циркулярной пилой. И над всем этим, ореолом смерти имя - Шайтан!
Годы безжалостны и к бомжу и к императору. Всё проходит, в том числе и жизнь. Проходит молодость, уходит время. Да нет, это не время уходит, времени плевать на наши булавочные интрижки и потуги. Уходим мы! Навсегда? Надолго? Куда?
Прятаться! Ни при каких обстоятельствах не даться им в руки. Не выходить из дома. Только вечером, в магазин и обратно. Ааа,.. кто это?.. Сосед? Что нужно?... Спичек? Не курю, извините, я болен, нет, не могу выйти. Обложили! Нашли! Господи, спаси и сохрани! Жить хочу, как же я хочу жить!...
- Агапов, уходи, лейтенант! Шестьдесят лет прошло, не мучай, отпусти… Выходи, я знаю ты за шкафом. Нет, стой там, не выходи, прости меня, так вышло, только отпусти за Христа ради. А я ведь маме твоей всю жизнь переводы посылал. У меня же ничего нет, ни денег, ни детей, ничего!!! Лейтенат, я ведь не жил, меня и сейчас нету, я умер там, в Белоруссии…
Помоги мне Вседержитель, я больше не могу, я устал, возьми меня Господи? Убей, накажи, дай мне геенну огненную, муки вечные, но только не это. Господи, спаси и покарай!
. Но даждь мне, Господи, день и ночь плачь и слезы о грехах моих, и пощади мя, Господи, в час Страшного Суда Твоего. Аминь.
- Не смотреть в окно, никогда и ни при каких обстоятельствах не смотреть. Просто поправить штору. Ааа… лейтенант, снова ты?! Что ты делаешь на дороге ночью, ведь тебя могут сбить машиной? Я, к тебе? Иду, Алёша, подожди сынок, я быстро. Ты улыбаешься, ты меня простил? Я знаю, - это Господь послал тебя за мной. Иду!
На этом заканчивается страшный и беспощадный дневник нелепого и случайного человека, родившегося по недосмотру провидения. Человека, предавшего веру свою и род свой ради собственной жизни. Жизни, которая ни кому не пригодилась. Получившего взамен существования полную чашу и горя столько же. Здесь промысел божий - кому сколько написано, так тому и быть. Не стоит обманывать провидение. И если не пуля из парабеллума, то фура от того же производителя проставит точки над и. Ибо Господь только один всё ведает и ничего не забывает, но нам сие знать не дано!
ЗЫ. Спасибо камрадам с ресурса, воткнувшим ебучие запятые на свои места, а так же поддержавшим пиздюлями и добрым словом.
“Всё это моя среда, мой теперешний
мир, - думал я, - с которым хочу не хочу, а должен жить…”
Ф. М. Достоевский. “Записки из Мёртвого дома”
В поезде пили всю ночь.
Десять человек москвичей - два плацкартных купе.
На боковых местах с нами ехали две бабки. Морщинистые и улыбчивые. Возвращались домой из Сергиева Посада. Угощали нас яблоками и варёными яйцами. Беспрестанно блюющего Серёгу Цаплина называли “касатиком”. В Нижнем Волочке они вышли, подарив нам три рубля и бумажную иконку. Мы добавили ещё, и Вова Чурюкин отправился к проводнику.
Толстомордый гад заломил за бутылку четвертной.
Матюгаясь, скинулись до сотки, взяли четыре. Всё равно деньгам пропадать.
Закусывали подаренными бабками яблоками. Домашние припасы мы сожрали или обменяли на водку ещё в Москве, на Угрешке.
Пить начали ещё вечером, пряча стаканы от нашего “покупателя” - белобрысого лейтенанта по фамилии Цейс. Цейс был из поволжских немцев, и в военной форме выглядел стопроцентным фрицем. Вэвээсные крылышки на тулье его фуражки напоминали фашистского орла.
Лейтенант дремал в соседнем купе.
К нам он не лез, лишь попросил доехать без приключений. Выпил предложенные сто грамм и ушёл.
Нам он начинал даже нравится.
Вагон – старый, грязный и весь какой-то раздолбаный. Тусклая лампа у туалета.
Я пытаюсь разглядеть хоть что-нибудь за окном, но сколько ни вглядываюсь – темень одна. Туда, в эту темень, уносится моя прежняя жизнь. Оттуда же, в сполохах встечных поездов, надвигается новая.
Серёжа Патрушев передаёт мне стакан. Сам он не пьёт, домашний совсем паренёк. Уже заскучал по маме и бабушке.
- Тебе хорошо, - говорит мне. – У тебя хоть батя успел на вокзал заскочить, повидаться. Я ведь своим тоже с Угрешки позвонил, и поезда номер, и время сказал. Да не успели они, видать… А хотелось бы – в последний раз повидаться.
Качаю головой:
- На войну что ли собрался?.. На присягу приедут, повидаешься. Последний раз… Скажешь, тоже…
Водка тёплая, прыгает в горле. Закуски совсем не осталось.
Рассвело рано и потянулись за окном серые домики и нескончаемые бетонные заборы.
Зашевелились пассажиры, у туалета – толчея. Заглянул Цейс:
- Все живы? Отлично.
Поезд едва тащится.
Припёрся проводник, начал орать и тыкать пальцем в газету, которой мы прикрыли блевотину Цаплина. Ушлый, гад, такого не проведёшь.
Чурюкин посылает проводника так длинно и далеко, что тот действительно уходит.
Мы смеёмся. Кто-то откупоривает бутылку «Колокольчика» и по очереди мы отхлёбываем из неё, давясь приторно-сладкой дрянью. «Сушняк, бля! Пивка бы…» - произносит каждый из нас ритуальную фразу, передавая бутылку.
Состав лязгает, дёргается, снова лязгает и вдруг замирает.
Приехали.
Ленинград. Питер.
С Московского вокзала лейтенант Цейс отзвонился в часть.
Сонные и похмельные, мы угрюмой толпой спустились по ступенькам станции “Площадь Восстания”.
Озирались в метро, сравнивая с нашим.
Ленинградцы, уткнувшись в газеты и книжки, ехали по своим делам.
Мы ехали на два года.
Охранять их покой и сон.
Бля.
В Девяткино слегка оживились - Серёга Цаплин раздобыл где-то пива. По полбутылки на человека.
Расположившись в конце платформы, жадно заглатывали тёплую горькую влагу. Макс Холодков, здоровенный бугай-борец, учил пить пиво под сигарету “по-пролетарски”. Затяжка-глоток-выдох.
Лейтенант курил в сторонке, делая вид, что не видит.
Лучи июньского солнца гладили наши лохматые пока головы.
Напускная удаль ещё бродила в пьяных мозгах, но уже уползала из сердца. Повисали тяжкие паузы.
Неприятным холодом ныло за грудиной. Было впечатление, что сожрал пачку валидола.
Хорохорился лишь Криницын - коренастый и круглолицый паренёк, чем-то смахивавший на филина.
- Москвичей нигде не любят! - авторитетно заявил Криницын. - Все зачморить их пытаются. Мне пацаны служившие говорили - надо вместе всем держаться. Ну, типа мушкетёров, короче… Кого тронули - не бздеть, всем подниматься! В обиду не давать себя! Как поставишь себя с первого раза, пацаны говорили, так и будешь потом жить...
До Токсово добирались электричкой.
Нервно смеялись, с каждым километром всё меньше и меньше.
Курили в тамбуре до одурения. Пить уже никому не хотелось.
Там, на маленьком пустом вокзальчике, проторчали до вечера, ожидая партию из Клина и Подмосковья.
Не темнело непривычно долго - догорали белые ночи.
Под присмотром унтерштурмфюрера Цейса пили пиво в грязном буфете. Сдували пену на бетонный пол. Курили, как заведённые.
Сгребали последнюю мелочь. Чурюкин набрался наглости и попросил у Цейса червонец.
Тот нахмурился, подумал о чём-то и одолжил двадцатку.
Ближе к темноте к нам присоединились две галдящие оравы - прибыли, наконец, подмосковные и клинчане.
Пьяные в сиську. Некоторые уже бритые под ноль. С наколками на руках. Урки урками.
Два не совсем трезвых старлея пожали руку нашему немцу.
Урки оказались выпускниками фрязинского профтехучилища. Знали друг друга не первый год. Держались уверенно.
Верховодил ими некто Ситников - лобастый, курносый пацан с фигурой тяжеловеса. В каждой руке он держал по бутылке портвейна, отпивая поочерёдно то из одной, то из другой.
Ожидая автобус из части, мы быстро перезнакомились и скорешились.
Кто-то торопливо допивал водку прямо из горла.
Кто-то тяжко, в надрыв, блевал.
Измученные ожиданием, встретили прибывший наконец автобус радостными воплями.
В видавший виды “пазик” набились под завязку. Сидели друг у друга на коленях.
Лейтёхи ехали спереди. Переговаривались о чём-то с водилой – белобрысым ефрейтором. Тот скалил зубы и стрелял у них сигареты.
По обеим сторонам дороги темнели то ли сосны, то ли ели.
Изредка виднелись убогие домики. Мелькали диковинные названия - Гарболово, Васкелово, Лехтуси...
Карельский перешеек.
Приехали.
Лучами фар автобус упирается в решётчатые ворота со звёздами.
Из двери КПП выныривает чья-то тень.
В автобус втискивается огромный звероподобный солдат со штык-ножом на ремне. Осклабился, покивал молча, вылез и пошёл открывать ворота.
Все как-то приуныли.
Даже Криницын.
Несколько минут нас везут по какой-то тёмной и узкой дороге. Водила резко выворачивает вдруг руль и ударяет по тормозам. Автобус идёт юзом. Мы валимся на пол и друг на друга. Лейтенанты ржут и матерят водилу.
- Дембельский подарок! – кричит ефрейтор и открывает двери. – Добро пожаловать в карантин! Духи, вешайтесь! На выход!
Вот она – казарма. Тёмная, будто нежилая. Лишь где-то наверху слабо освещено несколько окон.
Мы бежим по гулкой лестнице на четвёртый этаж.
Длинное, полутёмное помещение. Пахнет хлоркой, хозяйственным мылом, и ещё чем-то приторным и незнакомым.
Цейс и другие лейтёхи куда-то пропали.
Мы стоим в одну шеренгу, мятые и бледные в свете дежурного освещения. Я и Холодков, как самые рослые, в начале шеренги.
Справа от нас - темнота спального помещения.
Там явно спят какие-то люди. Кто они, интересно…
Сержант - человек-гора. Метра под два ростом. Килограммов за сто весом. Голова - с телевизор “Рекорд”. Листы наших документов почти исчезают в его ладонях.
Сонными глазами он несколько минут рассматривает то нас, то документы.
Наконец, брезгливо кривится, заводит руки за спину и из его рта, словно чугунные шары, выпадают слова:
- Меня. Зовут. Товарищ сержант. Фамилия - Рыцк.
Мы впечатлены.
Сержант Рыцк поворачивает голову в темноту с койками:
- Зуб! Вставай! Духов привезли!
С минуты там что-то возится и скрипит. Затем, растирая лицо руками, выходит тот, кого назвали Зубом.
По шеренге проносится шелест.
Зуб по званию на одну лычку младше Рыцка. И на голову его выше. Носатый и чернявый, Зуб как две капли воды похож на артиста, игравшего Григория Мелихова в “Тихом Доне”. Только в пропорции три к одному.
Мы с Холодковым переглядываемся.
- Если тут все такие... - шепчет Макс, но Рыцк обрывает:
- За пиздёж в строю буду ебать.
Коротко и ясно. С суровой прямотой воина.
- Сумки, рюкзаки оставить на месте. С собой - мыло и бритва.
- А зубную пасту можно? - кажется, Патрушев.
- Можно Машку за ляжку! Мыло и бритва. Что стоим?
Побросали торбы на дощатый пол.
- Зуб, веди их на склад. Потом в баню.
- Нале-во!
- Понеслась манда по кочкам!- скалится кто-то из подмосковных и получает от Зуба увесистую оплеуху.
На складе рыжеусый прапорщик в огромной фуражке тычет пальцем в высокие кучи на полу:
- Тут портки, там кителя! Майки-трусы в углу! Головные уборы и портянки на скамье! За сапогами подходим ко мне, говорим размер, получаем, примеряем, радостно щеримся и отваливаем! Хули их по ночам привозят? - это он обращается уже к Зубу.
Тот пожимает плечами.
- Ни хера себе ты ласты отрастил! - рыжеусый роется в приторно воняющей куче новеньких сапог. - Где я тебе такие найду?!
У Макса Холодкова, несмотря на мощную комплекцию, всего лишь сорок пятый размер ноги. Он уже держит перед собой два кирзача со сплющенными от долгого лежания голенищами.
Я поуже Макса в плечах, но мой размер - сорок восьмой.
- На вот, сорок семь, померяй! - отрывается от кучи вещевик. - Чегой-то он борзый такой? - обращается он к Зубу, видя, как я отрицательно мотаю головой.
Младший сержант Зуб скалит белые зубы:
- Сапоги, как жену, выбирать с умом надо. Тщательно. Жену - по душе, сапоги - по ноге. Абы какие взял - ноги потерял!.. Ваши слова, товарищ прапорщик?
Рыжеусый усмехается. Нагибается к куче.
Связанные за брезентовые ушки парами сапоги перекидываются в дальний угол.
Все ждут.
Наконец нужный размер найден. Все, даже Зуб, с любопытством столпились вокруг и вертят в руках тупоносых, угрожающе огромных монстров.
- Товарищ младший сержант, а у вас какой? - спрашивает кто-то Зуба.
- Сорок шесть, - Зуб цокает языком, разглядывая мои кирзачи. Протягивает мне:
- Зато лыжи не нужны!
Кто-то угодливо смеётся.
“Как я буду в них ходить?!” - я взвешиваю кирзачи в руке.
Вовка Чурюкин забирает один сапог и подносит подошву к лицу.
- Нехуёво таким по еблу получить, - печально делает вывод земляк и возвращает мне обувку.
Со склада, с ворохом одежды в руках, идём вслед за Зубом по погружённой в какую-то серую темноту части.
Ночь тёплая. Звёзд совсем немного – видны только самые крупные. Небо всё же светлее, чем дома.
Справа от нас длинные корпуса казарм.
Окна темны. Некоторые из них распахнуты, и именно из них до нас доносится негромкое:
- Дуу-у-ухи-и! Вешайте-е-есь!
(Все имена, события, факты и оценки вымышлены, совпадений нет)
Сбор первичной информации
За окнами воет ветер. Я закрываю глаза. Мне б заснуть, но сон не идет. Вместо сна – какая то мутная полудрема. Вялость сковывает тело и мысли. Надо бы встать, но и встать сил нет. Точнее, силы есть – воли не хватает. Ничего не болит. Это если не вставать. А если очнуться, поднять хотя бы голову… Не знаю. В таком положении, не вставая с дивана, лишь изредка поворачиваясь с бока на бок под засаленным одеялом, я лежу третью неделю.
Изредка все же приходится неимоверным усилием воли подняться на ноги, доковылять до ванной – попить воды из под крана, поссать в раковину. Не смывая. Зачем? Я - один… Когда последний раз что-либо ел, срал или хотя бы курил сигарету - хуйвспомнишь, хотя по логике это должно было происходить. По крайней мере, голода я не чувствую. Я вообще ничего не чувствую, только бесконечную как эта злоебучая зима лень и сонливость. Все эти две недели я не брился. Не мылся, не менял трусов и футболки. Вероятно, от меня нехуйово воняет, но я и этого не чувствую – все перебивает запах собачьих фекалий и мочи. Помимо этого запаха о присутствии пса напоминает только хруст сухого корма, изредка доносящийся из кухни. Гулять с ним, естественно, не хожу. Пьет из унитаза. А корм – корм был высыпан в один из первых дней на пол кухни в количестве трех килограммов. Предусмотрительно. Надеюсь, этого ему запаса хватит, чтоб не издохнуть, пока меня наконец не перестанет кумарить.
Впрочем, кумары, ломка, это не совсем то, вернее, совсем не то. Нет, меня не ломает, отнюдь. Ничего не болит. С того дня, когда я решил слезть с быстрых и стер из записной книжки номера и имена всех, кто хоть как-то мог помочь мне намутить винта или хотя бы амфы. Две недели назад… Целых две недели. В это трудно поверить. Никаких болей в суставах, холодного пота, тошноты и прочей жути, которую описывают в своих книжках наркологи. Да и стимуляторы это вам не героин. «Это совсем другая тема». Никаких болей. Лежу - и все. Я как использованная батарейка. Просто не могу собрать волю в кулак и сделать хоть что-то. Да и зачем что-то делать… Совершенно незачем. Я один. И вокруг меня, и во мне, и во всем мире - тишина и пустота.
Зато полно времени. Подумать. Понять. Как все началось? Когда? Со студенчества? Или позже? Когда я стал тем, кем я стал? Почему? За что? Ответов нет, но если брать за основу тот постулат, что зло возвращается – я знаю, за что.
Оценка активов
Отучившиеся студенты – это уже не студенты. Это, в массе своей, попросту долбойобы, ставшие за пять шесть обучения некоей «профессии» лет профессиональными распездяями, алкашами (не только) и тусовщиками.. Но если у родителей в плане завязок все ОК, то и с работой все будет ха-ра-шо (только не надо чудить и не ссать против ветра). Остальным свежеиспеченным «высококвалифицированным специалистам» - не хватает только рычага (денег, связей) и точки опоры. Старта. Не ясно, с чего начать, где она, «работа – приносящая -деньги - и- удовлетворение». Зато есть отличная возможность потрудица разного рода низовыми манагерами по продажам, туризму и прочей ничего не значащей швалью большого бизнеса. Либо устроица на двести баксов по специальности зато, что называеца, «жить честно». Тоисть влиться в многомиллионную безликую толпу тех, кого объебывают, кидают и шпыняют на протяжении их жизни все кому не лень – от родного правительства до торговцев апельсинами.
Но есть силы, желание и образование тоже есть. И наглость – ведь ты уже, вопщем то цыник и распездяй, ты уверен что ТЕПЕРЬ ты уже достоин лучшего. Всего. Пить что нравица. Не смотреть в правую колонку меню. Иметь машину. Хорошую. Или пиздатый байк, Харлей или там Ямаху. Иметь все и всех. Иметь.
И ты ищешь. Долго, упорно. Я, скажем, 11 профессий сменил, от грузчика до директора по рекламе в мелкой фирме. Тыкался как слепой щенок, периодически получая от работодателей и начальников вех мастей по носу. Пока (совершенно случайно) не попал в Рейд. Где неожиданно оказался на своем месте.
Ибо Рейд – идеальное место для тех, кто, имея мозг, амбиции и образование, устал чувствовать себя неудачником только из-за того, что пока он честно учился, мальчики – мажоры и выжившие в девяностых бандюки успели отрезать себе самые сладкие куски от пирога, название которому – жизнь.
Мы, «молодые и голодные», не успели к первому большому переделу собственности. Поэтому начали свой собственный. И большой город вздрогнул.
Аналитика
За последние пять – семь лет Москва и ряд других городов сменили хозяев. Хозяев всего. Земли, зданий. Метров для жизни. Все хотят в город, вперед и вверх. И если у тебя, допустим, заводик в пределах МКАД - шансов сохранить его практически нет, чтоб он там не производил. Земля под ним все равно будет стоить дороже. И его вот в таком виде – как завод, не спасти. Да и стоит ли? Спасай себя. Тебе предложат деньги, много. Лучше бери. Сразу. Ну, можешь поторговаца для очистки совести. Нет? Смотри. Тебе жить.
Втянешься в войну - она пойдет за твой счет. И ты из хозяина московской фабрики превратишься в заштатного квартировладельца с пятеркой на похороны на книжке. Пойми, если ты, владелец маленького свечного заводика, попал в наше поле зрения – ты попал. Так просто тебе не отвертеца. Волна идет на тебя. Мы начинаем атаку, начинаем игру. Но это - не бандиты.
Это хуже. Это - Рейд
Лучшие специалисты. Юристы, финансисты, оценщики, переговорщики. Аналитики и маркетологи. Мастера купить, продать, обосновать… Сделать проект. Есть кстати и мастера убить (тебя), но, скорей всего, тебя не убьют. Зачем? Ты просто сдашься. Продашь нам то что мы хотим. Отдашь. Или тебя сдадут свои же. Ну, другие акционеры. Оставив тебя с голой жопой. И похуй что вы вместе трудились двадцать лет. Деньги сильный козырь, и очень может стаца, что мы соберем вожделенный 51% и без тебя. То есть скупив акции у твоих подчиненных, если у тебя не хватило ума сделать это самому за десять с хуем лет. А ты, мой хороший, ваще тогда ни хера не получишь, говорю же, пятерку на похороны дадим и досвидос. Поверь, сделать чтоб было так - наша работа, и мы ее знаем крепко.
Не веришь?
Разведка
Да ладно. «Реализовать проект» - мы это так называем.. Через дыры в законе мы выдернем тебя с занимаемых площадей. Цена которым - миллионы долларов. Выдернем по кускам. Мы сильны. Наша главная сила – осведомленность обо всем, чтоб ты не делал. Обо всех твоих контактах, звонках, письмах… Как? Спросите у Яндекса. Вопрос технологий. Мы не просто смотрим за тобой, мы смотрим НА ТЕБЯ, и мы тебя ВИДИМ. (И слышим, что также немаловажно). А еще наша сила – деньги. Бабло побеждает зло, не знал? А еще - умение вести переговоры.
С кем? Да с тобой, мой хороший. А переговоры – это бой, твой бой, и ты его уже считай проиграл. Только сам этого еще не понял, хотя вроде и умный мужик. Но кто ж тебя, (такого умного) разведет то?
Да я.
Не веришь??
Нас этому учили долго. Психология. Тактика переговоров. Вербалика – невербалика, пристройки. Гипноз (поверь, он есть) … Кто учил? Хм. Спросите у Яндекса, опять таки. И ждите ответа…
Людей нет - учили нас. Ну, почти нет. Есть - контактеры. Ты (читающий это) - скорей всего, просто контактер. Так говорят рейдеры, а они тему то знают. Мы эту тему знаем.
И для контактера правды – нет. Как нет для него и лжи. А есть - легенда. То есть то, за кого мы (умело) себя выдаем в интересах проекта.
Кем я только не был. Редактором районной газеты, лучшим другом, просто приятелем, однополчанином погибшего сына, отчаявшимся любовником, разносчиком пиццы, бандитом, директором холдинга, шестеркой директора холдинга... Цель?
Втереться в доверие, расположить к себе, выяснить все и вся, готовя почву для
атаки. Разговорить, уговорить, расположить к себе. Развести короче.
Помню, "подружился" я крепко с одним акционером. Хуясе, какой то пенсионер, а владеет сорока процентами… ПРОЕКТА одного с пятимилионной оценкой. Задача была моя – закорефаница с ним. Хорошо так закорефанились. Пиво там, баня. Охуенный мужик, кстати, но осторожный – песдец. И правильно – семья же. Серегой все меня называл. А я его – дядь Сашей. Но, дружба дружбой, но он аж месяца два осторожничал, берегся. Левых разговоров со мной не вел. Типа, присматривался. Ну, мне то че. Солдат спит… Эти два месяца я ждал. Дружил. А хули. Наконец, «выстрелило»: Поверил мне дядя Саша и согласился моему "надежному партнеру" (подстава) сдать пару сотен метров в аренду на их комбинате (подстава), ну, как у людей положено – с откатиком, в черную, естественно (подстава на подставе).
Но взятка - это залет, и налоги не платить с «черной» аренды это тоже залет, и вот тут же приняли его «наши» менты, да. При получении определенной суммы от моего «надежного партнера». Что и требовалось доказать. Ибо нехуй.
А там дальше возбуждение уголовного дела (наши юристы говорят просто «уголок»), СИЗО, новые люди (в камере и вне ее), новые условия игры: «…руки назад, встаньте слева от двери, лицом к стене… тааак… возьмите с полки матрас, подушку и белье…».
А хули, накосячил, ссука - плати.
За все надо платить – этой простой истине научил меня рейд.
Рейд
Но не волнуйтесь вы так за дядь Сашу, не все еще пропало - мы можем помочь! (Бабло побеждает зло, забыли?). УД закроют без шума и пыли, только ты, дядя Саша, думай: либо продай нам за мильен то, что стоит три, и уйди живым и свободным миллионером, либо уж получи свои три годика по суду, самому гуманному в мире.
Вот вы бы на его месте интересно какое решение приняли.
Зачем вся эта канитель??? Пардон, мульт дяде, половинка на войну, на то-се - а три с половиной - чистая прибыль.
Выбирай, дядя Саша.
Выбрал? Молодец.
Я знал (ты знал). Итого – имеем 40%. Докупаем еще 15% у трудового коллектива, это недорого. С этими ваще все просто, нищеброды с тремя классами образования, че с них взять (кроме акций/долей родного предприятия, канешно). Вместе получаем 55%. Контрольник.
Все. Немного юридической возни – и превед, участнег. Чик-трак, мы в домике. Входим, прощаемся со всеми работниками. «Освободите территорию предприятия, мы представители новой администрации, выполняйте инструкции сотрудников нашей службы безопасности». Любителей побузить и покачать права наши ЧОПовцы аккуратно складируют мордой в снег (если зима). Всем спасибо, идите нахуй. Реструктуризация, потом продаем «чистенькое» здание по рынку. Здесь будет город-сад.
Иначе откуда в Москве столько новых элитных новостроек, в центре, везде… Откуда мЕста, земли то блять столько откуда, не задумывались?
Реструктуризация
Победа! Йес. Курим. (А также пьем, нюхаем и все такое). Ну и считаем бонусы, соответственно. А совесть… Кто это вообще. Ведь дядя – это вовсе никакой не дядя, а контактер. Об этом нельзя забывать ни на минуту. Понятно? Нихуя вам не понятно…
А мне помню за тот проект нормально лавэ дали, я мотоцикл новый купил и еще что-то по мелочи, комп, штоль. Теперь понятно? Ебитесь в рот!
Спесивые, поднявшиеся еще при Брежневе «красные директора». Их оплывшие жонушки. Их безответные «соучередители» - роботяги-алкаши, не видавшие от озолотившегося на приватизации хозяина нихуя кроме копеешной зряплаты. Климактерические бухгалтерши, товароведки и прочие «совслужащие»…
Все они (точнее те, кто был нужен по ситуации, схем то сотни можно напридумывать) верили мне, внимали, ловили каждое слово. Благодарили. Одна, помню, за день до того, как к ним "вошли" (силовой захват следует за юридическим), на подписании документов, прошептала дочке, косясь на меня, одетого с иголочки: "Тебе бы мужа такого..."
Бог в помощь, граждане акционеры.
Перессорили мы уйму коллективов, складывавшихся годами. Вбивание клина – опять таки всего лишь одна из методик. Мужей с женами, и то, бывало, ссорили, до развода, а нехуй потомушто совместный бизнес делать, да. Опять же загонять этих чертей удобней с двух сторон (якобы противоборствующих) – один переговорщик типа прессует (мол, разорю и пересажаю), другой – наоборот, проявляет такт и гибкость - мягко стелет… Жостко?! Спать.
Один "дирик" («красных директоров» так называем) глядя в мои каменные глазки обширный инфаркт словил, выжил, правда, ползает где-то на даче там у себя. А просто по легенде я был "черным", т.е. плохим… Но не полицейским, а инвестором. Мы ж инвесторы.
Вы не знали?? ЭТО и есть инвестиционный бизнес, точнее, одна из его разновидностей. Инвестиции в недвижимость, проще говоря. Иначе откуда на месте старых совковых магазов вдруг появились сетевые супермаркеты на любой вкус и карман?
Это - мы.
Взамен - сила, азарт, деньги, слава без славы (боятся но не знают ни по имени ни в лицо). Деньги конечно как главный стимул. А ведь я был неплохим парнем. Общительным. Хороший парень – это не профессия, говорила мне мама частенько. Ты ошибалась, мама. Быть «хорошим парнем» для всех, уметь общаться с людьми - охуенная профессия. И приносит кстате неплохие бабки.
Ну, все сторчено и пущено на ветер (Как пел Дельфин, «все кому- то подарено, потеряно, продано»), квартира вот осталась, не отремонтированная правда (не успел), да техника, тогда была самая крутая, щас вроде просто хорошая считаеца. Тысяч десять-пятнадцать то бывало в месяц зелеными делал, хуйпойми - много это или мало. Кому как, а после зарплат в триста-четыреста бачей, которые мне светили по окончании универа - вполне так нормально, считаю
А числился по штатному расписанию - менеджером. Такой вот менеджер. Просто менеджер.
А так - я симпатичен всем, от случайных попутчиков и продавцов до руководителей высшего уровня, от пожилых интеллигентов до трансеров и байкеров. Я обучен понимать с полувзгляда, с полуслова, что хочет услышать от меня собеседник. Я везде свой. Всегда. Я - такой, каким меня хотят видеть, мои глаза - зеркало, человек в них отражается в наилучшем из всех своих видов.
Со мной приятно просто потрещать – вы поймете. Но это – не я.
Меня в этом нет. Меня вообще нет. Я примерил на себя столько масок, что забыл, каков я на самом деле, растворился в массе вариантов.
Это - не загон, это именно так.
Удивительно, верно? Мир вообще полон удивительного. Только не для меня.
Ликвидация юр лица и продажа объекта
Телефон звонил последний раз на день на третий (потом сдохла батарея – заряжать я не стал). Звонили с работы. Где ты, что с тобой? Болею. Я болею. Чем… Так и сказал вам, чем. Говорю же – ничего не болит…
За все надо платить – этой простой истине меня научил рейд. Моя пустота, мое одиночество – это плата. Я отдал душу за то, чтоб получить то, что я получил и понять то, что я понял. Стоило ли оно того..? Да хуй знает. Наверно, стоило.
И я не жду ничего от внешнего мира и населяющих его контактеров. Я вообще особо ничего не жду и не хочу, вот, разве, ганжи б кто-нибудь принес – сбить депрессняк.
Но и ганжи нет. Ничего нет, только бесконечный как эта зима сон.
Мыслей нет. Желаний нет. Боли нет
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах Вы не можете вкладывать файлы Вы можете скачивать файлы
Страница сгенерированна за 0.0139 секунд с 11 обращениями в базу данных
